Не знаю за собой вины,
Я согревал железа груды,
Но все же умер от простуды
Рыжеволосый бог войны.

Ефрейтор Курочка мне снится по ночам. Он жутко ругает усталость, узбеков и кирзовую кашу. Я, наверно, спятил совсем. Двадцать лет казармы не видел, а крик дежурного по роте еще звенит в ушах и требует подъема. Хочется подчиниться, но моей гражданской заднице уже незачем прыгать с кровати.
Стыдно признаться — я люблю прогрессивное человечество, жалею амазонских аборигенов, посещаю церковь и птичий рынок, зла причинять не умею, но запах ружейной смазки пьянит меня, как марочный коньяк.
Откуда все это? Ведь я ненавижу охоту. Никогда не стрелял кабанчика. Только патроны зачем-то люблю натирать бархоткой до зеркального блеска. Странное удовольствие. Если женщину месишь в кровати, хочется услышать ее голос, а нежная механика ружейного затвора возбуждает своей бесшумностью.
Мужчины — существа обреченные. Мы забавляемся орудиями убийства, едва научившись ходить. Разум здесь не помощник. В каждом тихом миротворце сидит генетический маньяк.
За что можно любить армию, эту немыслимую школу абсурда? Но честному человеку приятно вспомнить прожитое там.
Ежедневно поедая гражданскую булочку, чувствую — чего-то не хватает. Недавно понял, что не хватает мне бронежилета, боекомплекта, минометной плиты и маршброска на двадцать километров. Возможно, все это от безделья. Но в армии я тоже не трудился, а занимался медитацией, согласно уставу. Армейская ритуальная жизнь лишена суетных устремлений: простые чувства обретают значимость, глупость всегда оправдана, тайны умещаются в кармане, а Вселенная — в зеркале, когда бреешься.
Строевой философ прапорщик Грыб настойчиво твердил: "Солдат никогда не одевается — он обряжается к смертному часу; он не ест, а причащается; сон его свят; жизнь праведна и не подлежит суду”. Наверное, для мужчины это идеальный способ жития. И войны затеваются ради его душевного равновесия. Когда в первом бою я накладывал от страха в штаны, особой пользы в этом не заметил. Но позже оценил, что значит свобода кишечника!
В обывательских суждениях воюющий мужчина — винтик или шпунтик тупой бессмысленной машины. С позиции жертвы не видно, что война — это пространство Гамлета, где каждую секунду решается главный вопрос собственного "я”. Война радикальна в мелочах, гнилому нутру негде спрятаться, там не видно клоунов и сердце живет по-взрослому. Только вошь бельевая портит совершенство, и пальцем отмороженным трудно ковыряться в носу. Я всегда за гигиену, За Красный Крест и Полумесяц. Но почему наш ротный запевала, вылечив коросту на руках, стал рядиться в бабское за деньги? Другой жиром заплыл, третий в кресле шею не воротит. Всех контузил штатский Мойдодыр! Мать просила курицу зарезать — и я не смог… Телевизор включать брезгую. По всем каналам недоумки серьезно стреляют куда-то.
Хочется верить, что я не такой. Но коллекция оружия в квартире не приемлет робких оправданий. Зачем оно? Ведь я имею все, о чем мечталось на войне, — пиво, воблу, порнографию… Жаль, мирных снов не дождался. Друзья, покойники, красиво сквернословя, странно хохочут мне прямо в лицо. Возражать бессмысленно. Я уже не Гамлет…
К войне нельзя вернуться в одиночку, тем более — добровольно. Неотвратимость — главная ценность войны. Когда мужчины не могут отсидеться по щелям, они заново учатся любить. Мелочность и жестокость, нажитая в благоденствии, легко сгорает в пекле побоища. Это не сразу видишь, но когда соратников по оружию сменят милые нахлебники. А вместо открытого противника приходят хитрые приятели и враги-невидимки, в душе поселяется фантомная боль утраченного мужского братства. Без коллективной жажды выжить мы не умеем жить. Просто перебиваемся со дня на день чувствами сонных телят.
Не хочу сдаваться. Я спрятал под кроватью пулемет, своего последнего верного друга. Мы беседуем с ним по ночам о простых небесных тайнах. Мы всегда в согласии, нас греют запасы общих аргументов. Мы не боимся замерзнуть, и нас не возьмешь врасплох.

Густав Водичка (Родина Дремлющих Ангелов)